Моему любимому учителю русского языка и литературы.

Селищенские казармы стоят на правой стороне Волхова, в 50-ти километрах от Великого Новгорода, построены между 1817-1824 годами.  В первое время здесь квартировал Гренадерский имени графа Аракчеева полк, впоследствии переименованный «в Гренадерский принца Нидерландского». После этого - Лейб-гвардии Гродненский гусарский полк. После передислокации его в 1863 году в Варшаву, здесь стояла 37-я артиллерийская бригада (до 1917 года). 

Лейб-гвардии Гродненский гусарский полк квартировал в Селищенских казармах с 1831 по 1863 годы. Этот один из  доблестнейших полков русской армии основан в феврале 1824 года. (Нужно заметить, что еще до его учреждения в русской армии уже был полк, называвшийся «Гродненским гусарским», сформированный в июне 1806 года и переименованный в 1824 году в  Клясицкий гусарский).Интересно, что выбор командира и офицеров полка был всецело предоставлен усмотрению Великого Князя Константина Павловича, и никто не знал, чем он руководствовался при подборе кадров. Первое боевое крещение Гродненский полк получил при усмирении польского мятежа 1831 года, и в ознаменование подвигов в эту войну полку были дарованы права старой гвардии. По окончании военных действий полк и был выведен в Селищенские казармы. В период Крымской войны 1853-1856 годов гродненцы находились в Финляндии, где несли береговую аванпостовую службу. В 1862 году, с началом нового восстания в Польше, Гродненские гусары опять были отправлены в Польшу, и по усмирении мятежа полк остался в Варшаве. В русско-турецкую войну 1877-1878 годов Гродненский гусарский полк был мобилизован одновременно с другими частями Гвардейского корпуса и до победного конца геройски воевал на этой войне. До самого окончания своей истории гродненцы честно и с доблестью несли ратную службу. Между прочим, шефами этого полка в свое время состояли: Великий Князь Константин Павлович, Его Императорское Величество Наследник Цесаревич и Великий Князь Николай Александрович, Великий Князь Павел Александрович, императрица Германская Августа Виктория.Когда мы научимся понимать, что нам говорят старые стены, то подробно узнаем, как 1864 году в полк был переведен, будучи корнетом, будущий «Белый Генерал» Михаил Дмитриевич Скобелев (1843-1882). Это один из очень немногих генералов-полководцев, за время своей службы не проигравших ни одного сражения... В 1838 году в жизни Лейб-гвардии Гродненского гусарского полка метеором промелькнул будущий знаменитый русский поэт Михаил Юрьевич  Назначение поэта в Лейб-гвардии Гродненский Гусарский полк, можно сказать, не обошлось без его величества случая. 10 октября 1837 года в Тифлисе состоялся Высочайший смотр четырем эскадронам Нижегородского драгунского полка, в котором служил поэт. Государь нашел полк в отличном состоянии и это косвенным образом повлияло на дальнейшую судьбу Лермонтова. Сопровождавший императора граф Бенкендорф, давний знакомый бабушки Лермонтова Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, воспользовался удобным случаем и начал просить о помиловании Михаила Юрьевича, при этом ссылался на В. А. Жуковского, который знал и лично ценил литературный талант молодого поэта. Государь уважил ходатайство графа Бенкендорфа, и на другой день, 11 октября, последовал приказ о переводе Лермонтова в Лейб-Гвардии Гродненский Гусарский полк. Тут следует пояснить, что Гродненский полк, как и вся 2-я гвардейская кавалерийская дивизия, в которую он входил, в царствование императора Николая Павловича считался как бы местом ссылки или какого-то чистилища, так что Лермонтова помиловали не полностью. И он не единственный из офицеров, прощенных за разные проступки и возвращаемых в гвардию, из перебывавших в этом полку. Думается, что бабушка поэта, Арсеньева, в это время уже хлопотала о следующем переводе внука в Лейб-гвардии Гусарский полк. К месту службы Лермонтов прибыл лишь 26-го февраля 1838 года. Явившись к командиру полка князю Багратиону, (кстати, тот сам был назначен на должность незадолго до этого и прибыл в полк 23-го января), он получил назначение состоять в 4-м эскадроне и на другой же день, 27-го числа, дежурил во 2-й половине полка. В день приезда Лермонтова, его как гостя пригласили на обед братья Владимир и Александр Безобразовы и, по-видимому, не случайно: они были душой полкового общества - оба премило пели, а Владимир к тому же хорошо играл на гитаре и фортепиано. За скромной трапезой Михаил Юрьевич очень игриво шутил и всем понравился своим обхождением. После обеда Лермонтов обратился к братьям с предложением поиграть в карты. Товарищи согласились и стали играть на деньги. Один из Безобразовых заложил банк в 100 рублей. Однако Лермонтов нашел сумму слишком малой, на что Безобразов заметил, что, играя постоянно и с товарищами, нет смысла закладывать большую сумму. Но Лермонтов настоял на своем и, вытащив из бокового кармана 1000 рублей, начал игру. Зашедший через час отлучившийся после обеда А. И. Арнольди застал их за столом, исписанным мелом и покрытым картами. Братья Безобразовы были уже до двух тысяч в проигрыше. Арнольди посоветовал Безобразовым сменить тактику игры, и те стали отыгрываться. Тогда Лермонтов, обратясь к Арнольди, заметил: «Как видно, вы очень счастливы в игре - не примете ли вы в ней участие?» Тот согласился, поставил несколько золотых, и счастье оставило Лермонтова: он не только проиграл весь свой выигрыш, но и еще 800 рублей Арнольди. (Между прочим, как позже вспоминал сам Александр Иванович, это был единственный случай в жизни, когда он остался в выигрыше). Вот так ознаменовался приезд поэта в полк. В это время Лермонтов еще не был так известен, как впоследствии, и товарищи, не предвидя в нем будущей славы России, относились к нему совершенно равнодушно. Он поселился на одной квартире с корнетом Краснокутским в так называемом «сумасшедшем доме», где жили холостяки и, как позже вспоминали однополчане, исписал все стены стихами. Их бережно хранили в таком первозданном виде, пока однажды в отсутствие полка какой-то инженер, ремонтировавший казармы, варварски не закрасил их. И только лишь на одном из подоконников долго оставалась вырезанная перочинным ножом фамилия поэта. Нельзя обойти вниманием и не описать «сумасшедший дом», в котором жили около 20-ти холостых офицеров, большею частью из которых были юные корнеты и поручики. Они и вправду проводили время как лишенные рассудка. И в их число, само собою разумеется, попадал невольно всякий новоприбывший. Один из обитателей «сумасшедшего дома», поручик Ге, отличался большим талантом к карикатурам. Представьте себе. Вы заходите в этот дом, а там по длинным коридорам изображена офицерская кавалерийская езда в карикатуре, причем еще за несколько шагов каждый мог узнать не только себя, но и свою лошадь.  В одних комнатах простая закуска никогда не снималась со стола, в других - раздавались звуки гитары или архив фортепьяно или слышались целые хоры офицерских голосов, в третьих - гремели пистолетные выстрелы упражняющихся стрелков, выли охотничьи собаки - в полку было много охотников. Были в этом доме и редкие исключения - люди-домоседы, много читавшие, и практически непонятно, как они умудрялись заниматься этим делом среди такого содома. 

В любое время дня в длинных кори дорах верхнего и нижнего этажей, разделяющих дом пополам в длину, можно было встретить смазливую поселянку с петухом, клюквой, грибами, или крестьянина, поставляющего сено, или охотника, пришедшего оповестить о найденном им медведе в берлоге или обойденных им лосях. Денщики то и дело сновали по коридорам, исполняя поручения своих господ, лихие тройки с колокольчиками и бубенчиками постоянно откладывались и закладывались во дворе, и он постоянно имел вид почтового двора.  Прочитав краткое описание «сумасшедшего дома», можно по думать, что после службы гусары тем и занимались, что вели разгульный образ жизни. Конечно же, нет - были и другие занятия по интересам. Как бы в оправдание добавим, что долгое время по субботам в полку выходил юмористический журнал, в котором сотрудничали все желающие и который вызывал много веселья и смеха своим появлением. При полку имелась и библиотека с книгами на разных языках. Начальство заботилось о том, чтобы офицеры занимались чтением, и, признавая какой-нибудь журнал или сочинение полезными для чтения, объявляло об этом в приказе, а иногда и распоряжалось подписаться на упомянутые книги. По одному из сохранившихся реестров можно сделать весьма лестное заключение о тогдашних офицерах полка, которые наиболее склонны оказались к чтению серьезных исторических сочинений, а не к легкой литературе. В бытность Лермонтова в полку им были написаны «Стансы» Адама Мицкевича, которые перевел ему с польского корнет Краснокутский, и экспромт «Русский немец белокурый» - по случаю проводов М. И. Цейдлера на Кавказ.   О проводах Цейдлера и о появлении экспромта стоит рассказать подробнее. В феврале 1838 года Михаил Иванович Цейдлер был командирован в отдельный Кавказский корпус в числе прочих офицеров для участия в военных действиях против горцев. По пути он заехал в полк проститься с товарищами и покончить с мелкими долгами, которые были практически у всякого офицера. В полку была традиция сердечно провожать отправляющихся в дальние края. 

Пейзаж с мельницей и скачущей тройкой. Акварель Лермонтова 1835 год.

Не стала исключением и командировка Цейдлера. Лермонтов принимал самое активное участие в этих проводах и был, как говорится, «заводилой». Непосредственно сами проводы должны были состояться, разумеется, в сочетании с богатым застольем, на станции Московского шоссе «Спасская Полисть», что в десяти верстах от Селищенских казарм. Проводы начали с заблаговременной отправки на станцию хора трубачей. За хором - кибитка виновника торжества и длинная вереница саней с товарищами покатили к СпасскойПолисти. Станционный дом помещался в длинном каменном одноэтажном здании, чем-то напоминающем огромный сундук. Все комнаты в нем были блистательно освещены. Хор трубачей у подъезда встретил прибывших полковым маршем, а в большой комнате стол, обильно уставленный всякого рода напитками и закуской. Не теряя времени, начали чрезвычайно оживленный ужин. Веселому расположению духа много способствовало то обстоятельство, что М. Ю. Лермонтов, входя в гостиную, устроенную на станции, скомандовал содержателю ее, почтенному толстенькому немцу Карлу Ивановичу Грау, немедленно вставить во все свободные подсвечники и пустые бутылки свечи и осветить все окна.Распоряжение Лермонтова было встречено бурно, и все в нем приняли участие: вставляли и зажигали свечи. Смех, суета сразу расположили к веселью. Во время ужина тосты и пожелания сопровождались спичами и эпиграммами. Одна из них, сказанная Михаилом Юрьевичем в адрес Цейдлера, неизвестно кем записанная, хорошо известна. Эпиграмма эта имела и для Цейдлера, и отчасти для некоторых товарищей, служивших в полку, особое значение, заключая в конце понятную только им игру слов. Вот она: Русский немец белокурыйЕдет в дальнюю страну,Где косматые гяурыВновь затеяли войну;Едет он, томим печалью,На могучий пир войны,Но иной, не бранной сталью Мысли юноши полны. В чем же заключалась игра слов? Лермонтов в словах «не бранной сталью» шутит над уезжающим Цейдлером, который был сильно влюблен в жену полковника Александра Карловича Стааль фон Гольштейна - Софью Николаевну Стааль фон Голынтейн (урожденную Шатилову). Тут следует добавить, что она была действительно красавица в полном смысле этого слова, молода - 24-х лет, умна, кокетлива и сводила с ума весь полк и ко многим (чего греха таить) была любезна. Так что такие эпиграммы могли появиться и на других однополчан. Само собою разумеется, что прощальный ужин закончился обильным излиянием чувств и вина. Под звуки полковых трубачей товарищи донесли Цейдлера до кибитки, уложили его, и тройка помчалась к Москве. Очнувшись на какой-то станции, Михаил Иванович не мало был удивлен, когда увидел, что рядом с ним лежали в виде гирлянды бутылки с шампанским - гусарская хлебсоль на дорогу. Кроме стихов в Селищах Лермонтов, как художник, написал две картины масляными красками из кавказской жизни: «Черкес» и «Воспоминание о Кавказе». Обе картины и черкесский пояс с набором из черненого серебра были им подарены А. И. Арнольди. Повидимому, в селищенский пе риод занятия живописью у Михаила Юрьевича проходили продуктивнее, чем написание стихов. По воспоминаниям его товарищей, они часто заставали его за работой, видели поэта грызущим перо с досады, что мысли и стих не гладко ложатся на бумагу. Что касается службы, то за все полтора месяца пребывания в полку М. Ю. Лермонтов шесть раз дежурил, два раза был в церковном параде, командовал взводом и ездил в отпуск в Санкт-Петербург на восемь дней. Он не оставил по себе того неприятного впечатления, каким полны отзывы многих сталкивавшихся с ним лиц. Правда, отзывы Гродненских офицеров о Лермонтове устанавливали одно общее мнение о язвительности его характера, но это свойство не мешало Лермонтову быть коноводом всех гусарских затей и пирушек и оправдывалось товарищами, как одно из проявлений его исключительной натуры. В обществе полковых дам Михаил Юрьевич был скучен и угрюм. Как позже вспоминала все та же баронесса Стааль фон Голынтейн, которую Лермонтов сам посещал чаще других, обыкновенно он садился в угол и молча прислушивался к пению и шуткам собравшихся. 

На фото: Селищенские казармы

В служебном отношении Лермонтов был всегда исправен, а ездил настолько хорошо, что еще в кавалерийской школе назначался к начальствующим лицам для выполнения специальных поручений, в том числе и к Великому Князю Михаилу Павловичу. Недостатки фигуры Лермонтова совсем исчезали на коне. Довольно приятный на лицо, он был весьма невзрачной наружности: маленький ростом, кривоногий, с большой головой и непомерно широким туловищем, но вместе с тем очень ловкий и хорошо физически развитый. Как и стоило того ожидать, бабушка Лермонтова Е. А. Арсеньева продолжала усиленно хлопотать о переводе своего внука поближе к Петербургу, в Лейб-Гвардии Гусарский полк. Граф Бенкендорф, ранее уже принимавший участие в судьбе поэта, обратился 24 марта к военному министру, графу А.И. Чернышеву, с таким письмом: «Родная бабка корнета Лермонтова, огорченная невозможностью беспрерывно видеть его, ибо по старости своей она уже не в состоянии переехать в Новгород, осмеливается всеподданнейше повергнуть к стопам Его Императорского Величества просьбу свою о всемилостивейшем переводе внука ее в Лейб-Гвардии Гусарский полк, дабы она могла в глубокой старости (ей уже 80 лет) спокойно наслаждаться небольшим остатком жизни и внушать своему внуку правила чести и преданности к Монарху за оказанное уже ему благодеяние. Принимая живейшее участие в просьбе этой доброй и почтеннейшей старушки и душевно желая содействовать к доставлению ей в престарелых летах сего великого утешения и счастья видеть при себе единствен ного внука, я имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство, в особое, личное мое одолжение испро сить у Государя Императора к Празднику Святой Пасхи всемилостивое совершенное прощение корнету Лермонтову и перевод его в Лейб-гвардии Гусарский полк». Ходатайство военного министра Государь Николай I велел передать на усмотрение Великого Князя Михаила Павловича, который лично знал Лермонтова и лично был расположен к нему. Таким образом, 9 апреля 1838 года поэт был переведен в свой прежний Лейб-Гвардии Гусарский полк. Лермонтов не сразу отправился к месту новой службы, так как 18 апреля подал рапорт о болезни и некоторое время оставался еще в Селищенских казармах. Дальнейшая печальная судьба поэта слишком известна, чтобы о ней распространяться. Сосланный вторично на Кавказ, в Тенгинский пехотный полк, он был убит на дуэли Мартыновым 15 июля 1841 года. Немного хочется сказать об однополчанах Лермонтова и их дальнейшей судьбе, среди которых тоже были интересные и бесспорно талантливые люди. Если с одной стороны Селищенская стоянка приохочивала к службе, то с другой она развивала в офицерах многосторонние таланты, которые в вихре столичной жизни неминуемо бы заглохли. 

На фото: Селищенские казармы

В полку не было столько талантливых и способных личностей, как именно в это время. Михаил Иванович Цейдлер (1816-1892), участник боевых действий на Кавказе, позже был нижегородским полицмейстером, затем служил в Северо-Западном крае, службу закончил в звании генерал-лейтенанта. Он был выдающимся скульптором, писал масляными красками, написал мемуары «Записки кавказского офицера», много сделал для учреждения и развития русского театра в Вильно (с 1939 года - Вильнюс). Скульптурную технику изучал в Петербургской Академии художеств у профессоров И. П. Витали и Н. С. Пименова. Некоторые из его произведений были на Лондонской выставке. В 1859 году за работы, выставленные в Академии художеств Петербурга, Цейдлер был удостоен звания почетного вольного общника. Известные работы: медальон Императора Александра III, сделанный с натуры; медальон-портрет артиста П. М. Садовского; восковые группы «Бой оленей», «Борзая собака с лисицей» и другие. Николай Александрович Краснокутский (1819-1891), впоследствии командир этого же Гродненского полка, боевой генерал, состоял в свите Его Величества; не было ни одного европейского языка, который он не знал бы в совершенстве. Это он сделал для Лермонтова вольный перевод сонета  А. Мицкевича «Вид гор из степей Козлова». Между прочим, Николай Александрович отлично играл на кларнете. Александр Иванович Арнольди (1817-1898), впоследствии генерал от кавалерии, первый русский военный губернатор Софии,  Это его мы обязаны благодарить за уникальные воспоминания о службе Лермонтова в Лейб-Гвардии Гродненском гусарском полку.Арнольди был неплохим художником, писал акварелью, и его талантливые произведения составляли украшение выставок. Когда в 1840 году Государь Наследник Цесаревич Александр Николаевич посетил Селищенские казармы, то за завтраком изволил заметить: «Однако, господа, у вас здесь должно быть порядочная ску ка?» На эти слова Его Высочества начальник дивизии генерал Штрандтман заявил, что в полку много талантов и, между прочим, указал на поручика Арнольди, как на хорошего художника. Его Высочество поинтересовался взглянуть на его работы и, подробно рассмотрев альбом, одобрил, многие из них, узнав копии с оригиналов, надлежавших галерее Его Высочества. Не менее интересны и родственные связи Арнольди - он был племянником декабриста Н. И. Лорера и сводным братом А. О. Россет-Смирновой, которая являлась приятельницей Пушкину, Жуковскому, Гоголю, да и самому Лермонтову. Племянница Арнольди - Софья Николаевна - позже была замужем за Андреем Трубецким, младшим братом Александра и Сергея Трубецких. Генерал-майор князь Дмитрий Георгиевич Багратион-Имеретинский (1800-1845), прослужив один год в Селищах командиром полка, который он довел до совершенства, получил назначение на должность командира 2-й бригады 2-й легкой кавалерийской дивизии. Незадолго до смерти был назначен командующим вышеуказанной дивизии, но тяжелая болезнь помешала ему явиться к новому месту службы. Он - кавалер многих боевых наград. Интересно, что был женат на графине Стройновской, с именем которой связана одна из строф «Домика в Коломне» Пушкина. ........

Как знать, если бы Михаил Юрьевич Лермонтов не перешел бы опять в Петербург, а остался в тиши Селищенских казарм, может быть, Гродненский гусарский полк и Новгородская земля сберегли бы его для большей славы и гордости своей и России. 

Юрий Маркитанов