Алексей Андреевич Аракчеев один из наиболее негативно мифологизированных персонажей русской истории. Немногие имена русских государственных деятелей так красноречивы и мало за кем столь безотказно и мгновенно встает образ.

Приведем привычные для нас характеристики Аракчеева зафиксированные в подавляющем большинстве свидетельств, оставленных о нем современниками:

"Человек-автомат - жестокий, бездушный, непреклонный в исполнении предначертанного, ревностно насаждавший палочную дисциплину. Идеальный бюрократ, регламентировавший все без исключения, не знавший отдыха и развлечений и требовавший столь же нечеловеческой точности и порядка от всех подчиненных. Циник - злопамятный, мстительный, язвительный, грубый, не веривший ни людям, ни в людей, неспособный к искренности и бескорыстной симпатии. Свирепый бульдог, страшилище, которое кроткий Александр I по какой-то странной прихоти называл своим другом; коварный змей, рабски льстивший царю, обманывавший его и неусыпно охранявший от малейших посягательств свои исключительные права на его доверенность".

А вот строгие, холодные слова из "Исторической" и "Большой советской" энциклопедий представляют собой, в сущности, все, что осталось в русской памяти от Аракчеева:

"Аракчеев Алексей Андреевич (23.9.(4.10) 1769, Новгородской губернии - 21.4.(3.5) 1834, село Грузино Новгородской губернии, генерал от артиллерии (1807), временщик при дворах Павла I и Александра I. Сын небогатого помещика Тверской губ. В 1783-1787 учился в Артиллерийском и инженерном шляхетском корпусе. С 1792 инспектор гатчинской артиллерии и пехоты, гатчинский губернатор, в 1796 петербургский городской комендант. При Павле I Аракчеев руководил  преобразованиями в армии (насаждение прусских воен. порядков, суровой палочной дисциплины, линейной тактики и т.д.). Вместе с тем ввел некоторые улучшения в организацию и оснащение артиллерии. Несмотря на огромное влияние  и награды, Аракчеев дважды увольнялся Павлом I в отставку (1798, 1799-1801). В 1803 восстановлен Александром I в должности инспектора артиллерии. В 1808-1810 воен. мин., с 1810 пред. департамента воен. дел Гос. совета. С 1815 А. А. Аракчеев сосредоточил фактически в своих руках руководство Гос. советом, Кабинетом министров и Собственной его императорского величества канцелярией, был единств, докладчиком царю по большинству ведомств. Проводил политику крайней реакции, полицейского деспотизма и грубой военщины, которая по имени Аракчеева получила название "аракчеевщины". Снискал всеобщую ненависть современников. Широко известна эпиграмма А.С. Пушкина на Аракчеева "Всей России притеснитель, губернаторов мучитель... Полон злобы, полон мести, без ума, без чувств, без чести..." В царствование Николая I Аракчеев занимал лишь пост главного начальника военных поселений (с 1817), но аракчеевские методы продолжали сохранять свою силу".

И спроси любого, каким был Аракчеев человеком - никто не знает, но всяк скажет "проводил политику крайней реакции, полицейского деспотизма и грубой военщины", т.е. "аракчеевщины". А ведь на самом деле не так жил Аракчеев, не столь прост и примитивен он был, как показывают энциклопедии. Заметим сначала, что не в Новгородской губернии он родился, а в Тверской (в деревне Гарусово Вышневолоцкого уезда). Не "инспектором гатчинской артиллерии" был с 1792 года, а командиром артиллерийской роты, не губернатором гатчинским стал позднее, а комендантом. Далеко не все преобразования в армии при Павле I были "реакционными", и не особенно-то насаждались в ней "прусские военные порядки". Многие из Павловских реформ заметно улучшили состояние русских войск. Не Аракчеев "руководил" преобразованиями в армии, а сам государь император.

Что же касается слов "проводил политику крайней реакции" и т. п., так они совсем не дают истинного представления о государственной деятельности Аракчеева и не содержат в себе никакой особенной характеристики, которая бы отличала его от других деятелей того времени. Да что собственно означает термин "реакционный"? Что плохого в нем? Разве "реакция" не есть неотъемлемое свойство всякого живого организма?

"Снискал всеобщую ненависть современников"? - Да, конечно, слыл граф Аракчеев среди своих современников злым и жестоким и выше мер был ими ненавидим. Но не всеми же и не всегда! Не было к нему в России "всеобщей" ненависти. Что же до эпиграммы Пушкина, то писал ее поэт в возрасте, которому вообще свойственны резкие суждения о людях. Да и не знал он Аракчеева, иначе бы не написал о нем строк: "без ума, без чувств, без чести". Четырнадцать лет спустя - 22 апреля 1834 г. - повзрослевший, посерьезневший наш поэт - отец семейства будет писать своей жене письмо, где между прочего сообщит о смерти Аракчеева и прибавит при сем с грустью: "Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним видеться и наговориться".

Однако если еще шагнуть от кратких выдержек из воспоминаний, писем и дневников к более пространным фрагментам из них же или выйти за пределы наиболее часто цитируемых источников, и картина немедленно и значительно усложнится. Один мемуарист сообщает, что Аракчеев по ночам заходил в казармы "к солдатам смотреть, как они спят, все ли исправно у них, и тут его внимание обращалось на самые мелкие предметы", и добавляет: "солдаты любили его настолько, насколько не любили большинство им же поставленных над ними начальников";

- другой передает, что граф "сам был в числе недовольных" устройством военных поселений;

- у третьего поразительная работоспособность Аракчеева, быстрота, глубина и четкость его мышления вызывали неподдельное восхищение, и он без обиняков пишет, что "Аракчеев был человек необыкновенных природных способностей и дарований";

- четвертый в подробном психологическом портрете Аракчеева (которого он также называет "человеком необыкновенным") отмечает среди прочего, что тот стремился исполнять все, что обещал, а с подчиненными был "совершенно искренен";

- пятый повествует о том, что Аракчеев желал ввести его "в свой тесный домашний круг", но, столкнувшись с явным нежеланием молодого офицера сидеть за одним столом с Настасьей Минкиной, любовницей и домоправительницей графа, оставил эту мысль и "никогда не выражал своей досады" ("и когда я даже один с ним обедал, то эта дама не появлялась к столу", - уточняет он);

- шестого в бытность его адъютантом Аракчеев каждый раз, когда тот "был у него поутру с рапортом, отпускал не иначе как благословляя крестом";

- седьмой в детстве был обласкан графом, определен в кадетский корпус и во время учебы регулярно проводил выходные в его петербургском доме, не будучи ни родственником Аракчеева, ни даже сыном его знакомых;

- восьмой рассказывает историю о том, как Аракчеев, нахмурив брови, холодно выслушал маловразумительные мольбы матери одного из служивших под его началом офицеров о смягчении участи сына, допустившего серьезный служебный проступок,  а через несколько месяцев "приговор военного суда о разжаловании в солдаты без выслуги смягчен был графом в шестимесячное крепостное заключение, и он спешил известить о том мать, помня, как говорилось в бумаге, ее ходатайство, столь хорошо рекомендующее сына";

- девятый живописует изысканную, на старинный манер, любезность Аракчеева, его занимательный разговор и живое гостеприимство.

Уже это сопоставление демонстрирует, что с течением времени, уносящим прочь детали, одни черты личности Аракчеева оказались канонизированы историческим сознанием в качестве основных, а другие, не менее выразительные, зато связанные с конкретными ситуациями и частной точкой зрения, перешли в разряд добавочных, второстепенных, необязательных и словно бы менее достоверных. В коллективной памяти поколений удержалось то, что прямо и без помех соотносилось с архетипическим образом временщика, "полудержавного властелина", со следующей колоритной картиной: "Недаром же в русском гербе двуглавый орел, и на каждой голове корона: ведь и у нас два царя: Александр I да Аракчеев I".

Образованных современников Аракчеев занимал ничуть не меньше, чем солдат и крестьян. И те и другие проявляли в этом случае естественное и безошибочное историческое чутье; подобно "сказочному людоеду", они чувствовали, что здесь скрывается некая загадка личности - а там, "где пахнет человечиной", историка, пусть даже стихийного, непрофессионального, ждет добыча.

В целом ряде мемуарных свидетельств можно встретить намеки на таинственные флюиды, исходившие от графа и окутывавшие его обиталище, этот "волшебный дворец". Современников не могло не интриговать, "какою ворожбой сумел" Аракчеев с его мало располагавшей к себе внешностью и отсутствием тонкого воспитания приобрести и сохранить дружбу Александра I, человека капризного и легко менявшего свои привязанности; каким образом сумел "один из пятидесяти миллионов подданных приобрести неограниченное доверие такого государя, который имел ум образованнейший, обращение очаровательное и которого свойства состояли преимущественно в скрытности и проницательности". Они предлагали разные объяснения этого поразительного феномена, от психологических и политических ("в первые годы царствования Александра Аракчеев стоял в тени, давая другим любимцам износиться, чтоб потом захватить государя вполне"; Аракчеев сначала был употреблен императором "как исправительная мера для артиллерии, потом как наказание всей армии и под конец как мщение всему русскому народу") до сверхъестественных ("... в народе носился слух, будто она (А. Минкина) когда Александр бывал в Грузине, варила волшебный суп и для его стола, чтоб внушить ему благоволение и дружбу к графу").

Надо заметить, что сам Аракчеев вовсе не стремился "объяснять себя", а, напротив, подогревал общее любопытство, дразня публику контрастом между поношенным артиллерийским мундиром без всяких орденов, в котором он обычно ходил, отсутствием особняка в Петербурге, демонстративным отказом от престижнейших наград (алмазной звезды Андреевского ордена, фельдмаршальского жезла, звания статс-дамы, пожалованного его матери) - и колоссальной властью, неограниченным кредитом расположения монарха и внешними атрибутами этого: уникально быстрой ездой по России, подарками, которыми не могли похвалиться даже друзья детства Александра I (яхтой, чугунной колоннадой в виде греческого храма, великолепной люстрой в грузинский собор - кстати, единственный собор в частном имении), регулярными визитами императора и, главное, возможностью постоянно слышать от него слова: "друг мой Алексей Андреевич". В сохранившемся эпистолярии Аракчеева и свидетельствах современников варьируется единственная причина собственного успеха, которую считал нужным называть граф, - верная и честная служба. Очевидно, что эта лаконическая интерпретация скрывала куда более сложную картину.

Итак, достаточно чуть более пристального, чем обычно, взгляда, и итоговый, мифологизированный образ Аракчеева начинает буквально требовать анализа, помещения в как можно более плотный ретроспективный контекст. Такое действие тем более оправдано, что современники графа как раз и стремились, зафиксировав факты, потом сформулировать, в чем состояло неповторимое своеобразие этой личности, и в итоге понять, какие именно черты Аракчеева привели его на высочайшую ступень власти при живом императоре, какую только знал русский XIX век.

Ни происхождение, ни детство Аракчеева не предвещали будущих головокружительных высот.

Свой род Аракчеевы вели от Ивана Степановича Аракчеева, получившего при царевне Софье, в 1682 г., поместье в Бежецкой пятине Новгородской земли. Поместье многократно делилось между наследниками, и отцу будущего графа досталась деревенька в двадцать душ. В 1750 году Андрей Аракчеев служил в Петербурге, в лейб-гвардии Преображенском полку, в 1762 г. вышел в отставку, уехал в свое поместье и вскоре женился на дочери одного из соседей, таких же, как он сам, малоземельных и небогатых дворян. О родителях Аракчеева известно немного; при этом больше сведений сохранилось о матери, чей характер, скорее всего, был сильнее и своеобразнее отцовского. Она умела вести дом так, чтобы семья не ощущала недостатка в продуктах собственного хозяйства, и при скудных средствах была гостеприимна. Достичь этого можно было лишь путем максимального упорядочения всей жизни, что выражалось, видимо, не только в строжайшей экономии, но и в четком распределении времени, совершенном отсутствии праздности, в педантической аккуратности и привычке к чистоте и опрятности. Есть свидетельства о том, что Алексей был любимым сыном матери: возможно, в нем она находила отражение своих достоинств и потому могла хотя бы отчасти быть спокойной за его будущее.

Впрочем, будущее это рисовалось довольно смутно. Впоследствии Аракчеев любил применять к себе известную поговорку, повторяя, что был учен в прямом смысле слова на медные деньги, поскольку родителям "все его воспитание обошлось в 50 руб. ассигнациями, выплаченных медными пятаками" дьячку сельской церкви. Отец его был почти беден, и содержать даже одного сына (а их было трое) в военной службе ему было не по силам. "Из меня, - рассказывал много позже сам Аракчеев, - хотели сделать подьячего. Не имея понятия ни о какой службе, я даже не думал прекословить отцу". Здесь в ход его жизненного пути, казалось бы, заранее определенный и принадлежностью к сильно захудавшей (хотя и довольно старинной) дворянской фамилии, и рождением в захолустье, и убогим воспитанием, впервые вмешалась судьба. К соседу Аракчеевых, Г. И. Корсакову, приехали в отпуск сыновья, воспитанники Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса. Их "красные мундиры с черными лацканами и обшлагами", "рассказы об ученье, о лагерях, о пальбе из пушек" произвели на мальчика сильнейшее впечатление, и после долгих уговоров и слез ему удалось добиться от отца согласия на перемену своей участи.

Прошение о зачислении в Артиллерийский и инженерный кадетский корпус, поданное Аракчеевыми по прибытии в столицу в январе 1783 г., полгода пролежало мертвым грузом: директор П. И. Мелиссино недавно вступил в должность и не успевал разбираться с делами. Взятые с собой деньги отец и сын при всей привычке к экономии прожили; рубль, поданный в виде воскресной милостыни митрополитом петербургским Гавриилом, также был истрачен. Вероятно, из затеи стать кадетом ничего бы не вышло, если бы Аракчеев не сумел буквально схватить судьбу за руку - так же решительно, как она явилась ему в облике кадет Корсаковых. Он осмелился остановить Мелиссино на лестнице корпуса и, "едва сдерживая рыдания", проговорил: "Ваше превосходительство! Примите меня в кадеты! Мы более ждать не можем, потому что нам придется умереть с голоду...". Директор выслушал и набросал записку в канцелярию о принятии мальчика в число воспитанников. Так произошло одно из трех важнейших событий, определивших всю дальнейшую жизнь Аракчеева. Другие поворотные точки - это осень 1792 г. (переход на службу в Гатчину, в артиллерийский батальон великого князя Павла Петровича) и ночь с 6 на 7 ноября 1796 г. (только что вступивший на престол Павел I вложил в руки старшего сына, цесаревича Александра Павловича, руку Аракчеева и произнес: "Будьте друзьями!"). Судьба, на каждом следующем витке вознося Аракчеева все выше, затем на время словно бы предоставляла его самому себе, давала ему возможность дотошно осваивать новое пространство, и когда все необходимое на этом этапе его жизни оказывалось сделанным, ставила запятую и меняла декорации.

Бывший тверской недоросль, определенный в корпус, принялся за освоение наук с тем большим жаром, что ему и в самом деле было что изучать. Реорганизация военно-учебных заведений, задуманная и начатая еще в середине царствования Елизаветы Петровны, была активно продолжена новой императрицей и не обошла стороной Артиллерийский корпус. При Мелиссино в программу было включено большое количество дополнительных специальных дисциплин и увеличено число изучаемых иностранных языков (в старших классах на них было переведено преподавание целого ряда предметов). Аракчеев, по всей видимости, сумел сразу выделиться не только успехами в учебе, но и прилежанием, исполнительностью и поразительной для подростка способностью всецело отдаваться делу. Начальство не замедлило оценить эти качества, и уже 9 февраля, через полгода с небольшим после принятия в корпус, Аракчеев был произведен в младшие командиры - капралы, 21 апреля - в фурьеры, а 27 сентября стал сержантом.

Он методично приобретал в корпусе необходимые знания и навыки, но явно предпочитал быть сам по себе. Вполне естественно, что рвение нового товарища, его очевидное стремление уже сейчас заложить основы дальнейшей карьеры, его усидчивость и "взрослость" вкупе с бедностью и симпатиями со стороны начальства вызывали у многих соучеников неприятие и раздражение. С. И. Маевский, приложивший к своим мемуарам составленную им "Историю графа Аракчеева из собственных его слов, сообщенных в течение всего нашего знакомства", так резюмировал ситуацию: "Товарищи ненавидели его за мрачный и уединенный характер, и не было дня, чтобы они его не били. Но старшие любили его и ставили в образец другим; а этого и довольно было, чтоб в нем видеть виноватого и бить".

Он окончил курс восемнадцати лет, в сентябре 1787 г., получил первый офицерский чин поручика армии и был оставлен при корпусе в должности репетитора и учителя арифметики и геометрии. Чуть позже ему было поручено преподавать также артиллерию и заведовать корпусной библиотекой; кроме того, Мелиссино рекомендовал его генералу Н. И. Салтыкову (воспитателю великих князей Александра и Константина Павловичей), и Аракчеев стал заниматься математикой с его сыновьями. Теперь бить его, конечно, никто не осмеливался, но расстояние между ним и многими равными, а в особенности подчиненными ему людьми все росло; рос и градус ожесточения.

Через два года он был переименован в подпоручики артиллерии, что равнялось армейскому чину поручика, а в июле 1790 г. - теперь уже по протекции Салтыкова - его назначили старшим адъютантом к Мелиссино. Тот не без удовольствия покровительствовал Аракчееву и немало для него сделал, но своим адъютантом хотел бы видеть более родовитого, обаятельного и жизнерадостного молодого человека. Поэтому, как только представился удобный случай (запрос великого князя Павла Петровича, нуждавшегося в квалифицированном и толковом артиллерийском офицере), Мелиссино отправил Аракчеева в Гатчину. В 1812 году, уже давно став графом и генералом, Аракчеев заказал талантливому архитектору Ф.И. Демерцову проект павильона на одном из насыпных островов, составлявших на прудах в Грузине целый архипелаг. Постройка, завершенная вскоре после Отечественной войны, была решена как маленький храм в греческом вкусе. Весьма глубоко, пусть и на свой лад, ощущая стилистические особенности ампира с его строгой и торжественной патетикой и ориентацией на античные декоративные образцы, Аракчеев посвятил это сооружение памяти своего наставника и благодетеля Мелиссино - что немаловажно, грека по происхождению.

Аракчеев вообще не скупился на разного рода материальные знаки, подчеркивавшие идею благодарности - доминанту его представлений о самом себе.

Редкие мемуары обходятся без упоминания о воздвигнутых им в Грузине великолепных памятниках Павлу I и Александру I, о реликвиях, любовно разложенных в грузинском доме в специальных застекленных витринах (собственноручные записочки, письма и рескрипты императоров; рубашка, которой великий князь Александр в ночь восшествия Павла I на престол снабдил с ног до головы перепачканного Аракчеева, примчавшегося под дождем из Гатчины в столицу, портфель, в котором Аракчеев много лет подряд носил дела на доклад к Александру, и прочее)  расставленных в кабинете, который Александр I занимал, гостя в Грузине, а Аракчеев после смерти императора превратил в мемориал, снабдив едва ли не каждый предмет меблировки и каждую мелочь вроде пера или чернильницы табличкой с текстом следующего типа: "Этим пером блаженной памяти Государь и Благодетель Александр Благословенный писал, изволив посетить своего подданного графа Аракчеева ... дня ... года". При этом даже самые проницательные и непредвзятые современники не могли сказать наверняка, чего здесь было больше: признательности благодетелю или косвенного возвеличивания себя. Как правило, живое чувство переплеталось у Аракчеева со стремлением максимально упорядочить все окружающее, и эти составляющие не только не противоречили друг другу, но, напротив, сливались в единый гармонический аккорд.

В этой связи уместно сказать немного об "аракчеевских изданиях". Так у библиофилов второй половины XIX - начала XX века именовался особый тип раритетов - небольшие (как правило, в восьмую или шестнадцатую долю листа) книжечки, которые Аракчеев выпускал малым тиражом обычно без указания времени и места выхода (с 1821 года они печатались в типографии Штаба военных поселений). Весьма характерно, что практически все они представляют собой разного рода каталоги: "Краткая ведомость о числе ревизских душ по последней ревизии, бывшей в 1816 году, о числе душ, платящих оброк, и о числе работников, домов семейных, торгующих семейств, рабочих лошадей и коров, в Грузинской волости состоящих" (1819), "Генеральный план Грузина с описанием находящихся в оном строений и памятников, снятый в 1815 году", "Указатель в селе Грузине для любопытных посетителей" (это мини-путеводитель - список семидесяти с лишним достопримечательностей резиденции Аракчеева, на которые он считал нужным обратить внимание приезжающих), "Опись церковной утвари, имеющейся в Грузинском соборе святого апостола Андрея Первозванного. Сделана и проверена в 1818 году". При этом классифицированию подвергалось даже то, к чему обычно данная операция не применяется: "Расписание, в какие дни именно какие употреблять для звона колокола при Грузинском соборе, учрежденное создателем святого храма сего графом Алексеем Андреевичем Аракчеевым" (1825). Особенно впечатляет тринадцатистраничная брошюра под названием "В Грузине мера саду в разных местах и расстояние деревень" (1818). Это набор маршрутов для прогулок - пеших, верхом или в экипаже, к примеру: "От деревянного дому мимо бюста Императора Павла I и чрез круг у липы, потом чрез каменной мостик и вниз по осиновой аллее до конца саду, и назад по липовой дорожке чрез руину до плотика и от оного вверх по еловой аллее до средины и прямо по средней аллее к деревянному дому - 320 сажень", "Круг гулянья от каменного дома в ворота у кухни и по ездовой дороге к летней горе и от оной кругом поля по дороге до циркуля у рябиновой аллеи и по оной к саду и потом спустясь вниз в ворота у библиотеки и садом к старой оранжерее и поднявшись на гору к банному флигелю и позади оного чрез новые чугунные ворота к дому составляет 2 версты 250 сажень". Обозрение любимых местечек и прогулок оказывается сродни перебиранию драгоценностей, книг, гравюр или монет из коллекции и порождает удивительный эффект трехмерности печатного текста: в каждой точке маршрута открывался новый вид, а историки искусства сходятся с мемуаристами в том, что ландшафт в аракчеевском поместье отличался редкой живописностью, мастерски использованной архитекторами.

Гатчина, куда Аракчеев приехал в сентябре 1792 г., была просто создана для людей со столь развитой привычкой к аккуратности и точности и принципиальным отказом от всякой фронды. Немаловажно также, что служба в батальонах Павла Петровича (хотя они размещались в трех принадлежавших ему тогда местах - на Каменном острове, в Павловске и в Гатчине, это войско называли гатчинским по месту основной дислокации давала совершенно уникальный - особенно, на фоне последних лет екатерининского царствования - опыт: окружающей действительности можно было придать разумность и устроенность, следовало лишь не пренебрегать никакими мелочами. В этом контексте равное значение приобретала красота строя на вахтпараде (разводе войск перед отправкой в караулы), безукоризненно вычищенная амуниция, на совесть заделанные раковины (дефекты отливки) в стволах артиллерийских орудий, вовремя запертая калитка сада. Современники сходились во мнении, что Аракчеев искренне любил Павла I (а некоторые прибавляли, что только его он и любил на самом деле, зато Александра ненавидел за соучастие, пусть вынужденное, в убийстве отца, но искусно скрывал истинные чувства под личиной преданности). Да и как было не любить государя, столь полно соответствовавшего представлениям мелкого дворянина о монархе как таковом, - благородного, милостивого, изящного и, наконец, щедрого? Скорее всего именно по этой причине даже небольшая провинность повергала Аракчеева в отчаяние (конечно же, он мог тосковать, видя, как меркнут при гневе великого князя карьерные перспективы, открывавшиеся с будущим его воцарением, но здесь следует помнить, что любые расчеты такого рода в первой половине 1790-х годах[ неизменно повисали в воздухе, ибо Екатерина II не скрывала своего намерения завещать трон в обход сына внуку, Александру Павловичу).

В ноябре-декабре 1796 года, после воцарения Павла I, гатчинские офицеры были повышены в чинах. Аракчеев, получивший 2000 душ в Новгородской губернии и произведенный в генерал-майоры, вскоре оказался сразу на трех ответственных должностях - комендант Петербурга, командир лейб-гвардии Преображенского полка и генерал-квартирмейстер всей армии. Педантической аккуратности, давно ставшей главным принципом его служебного и бытового поведения, он теперь мог требовать с большинства подданных нового императора.

Пожалуй, именно на этом отрезке жизни Аракчеев приобретает репутацию безжалостного солдафона. Он сам присутствовал на экзекуциях и после осматривал спины наказываемых ("и горе ежели мало кровавых знаков!"), был изощрен в оскорблениях, поскольку, "отлично зная людей, мастерски умел отыскивать и затрагивать чувствительнейшие струны человеческого сердца". Здесь мы имеем дело с жестокостью особого рода, оправданной в глазах Аракчеева делом государевой службы. И все же в марте 1798 г. эти качества обернулись против Аракчеева: оскорбленный им офицер покончил с собой, разразился скандал, и Павел I отставил его от всех должностей. Но летом этого года император расстался со многими лицами из своего ближайшего окружения: Ф. В. Ростопчин, С. И. Плещеев, Ф. Ф. Буксгевден, братья Куракины, Ю. А. Нелединский-Мелецкий один за другим попали в немилость; многолетняя фаворитка государя Е. И. Нелидова была заменена А. П. Лопухиной. Возле Павла I осталось слишком мало преданных людей, и в августе император вернул Аракчеева из Грузина, где тот коротал дни опалы. Ему был поручен надзор за всей артиллерией. Прошло чуть больше года, и Аракчеев вновь оказался в немилости, на этот раз из-за родственных чувств. В Арсенале во время дежурства его брата Андрея случилась кража, граф переложил вину на генерал-майора Вильде, был уличен в обмане и вместе с братом отставлен от службы. Он снова уехал в Грузино.

По преданию, за несколько дней до смерти Павел хотел вернуть Аракчеева, и тот будто бы даже выехал в Петербург, но был, по приказу П. А. Палена, одного из организаторов цареубийства, задержан у городской заставы. Хотя это не более чем слух, примечательно, что он так приковывал к себе внимание современников. Представьте: вечером 11 марта Аракчеев успевает в срок, и - император остается жив...

Собственно, Гатчина, как ни парадоксально это звучит, определила всю карьеру Аракчеева, в том числе и в следующее царствование. Хотя Александр I назначил его на официальные должности лишь в мае 1803 г., нет сомнения, что он помнил о преданном генерале и намеревался со временем приблизить его к себе. Вернувшись в Петербург, Аракчеев, по всей видимости, сумел проявить себя как виртуозный дипломат и психолог и ни словом, ни взглядом, ни интонацией не заступил за роковую, магическую черту, которой была обведена для Александра ночь с 11 на 12 марта 1801 года. Таким образом, молодой император оказался в чрезвычайно комфортной и, что особенно важно, стабильной психологической ситуации: всё изменялось, один лишь Аракчеев оставался "верным гатчинским дядькой, стерегущим вечно юного царя от опасных влияний и соблазнов молодости". Никто иной не мог играть при Александре I эту роль хотя бы в силу чисто биографических обстоятельств.

А поскольку, несмотря на многочисленные перемены стилей поведения и всю загадочность и непредсказуемость своей натуры, император всегда оставался собой, то и Аракчееву была суждена долгая и беспримерно ровная - пусть и с некоторыми огорчениями - служба при нем, примерно с 1815 года превратившаяся в управление всеми внутренними делами государства. Немаловажно и то, что Аракчеев оказался своего рода орудием императорской власти в крайне сложных взаимоотношениях монарха с дворянством. Стремясь обуздать недальновидное и эгоистичное дворянское своеволие (проявлявшееся на самые разные лады: от активного неприятия конституционных начал в первые годы царствования, всеобщей исступленной ненависти к Сперанскому, генеральского фрондерства, процветавшего в кругу А. П. Ермолова, А. А. Закревского, П. Д. Киселева, И. В. Сабанеева, - до замыслов цареубийства), Александр I мог опираться на Аракчеева как на вассала, который был предан лично сюзерену, с равной неприязнью относился ко всем придворным группировкам (это не значит, что он не участвовал в интригах) и чуждался вельможной позы. Разумеется, репутация последнего в ходе этой напряженной борьбы не могла не деформироваться совершенно определенным образом: нелестные характеристики типа "всей России притеснитель" приросли к Аракчееву намертво.

Несколько слов о великолепном имении Аракчеева - селе Грузино.

Итак, 12 декабря 1796 года Аракчеев получил от Павла I Грузинскую волость с 2000 душ крестьян. Выйдя в отставку в 1799 году и до нового назначения в 1803 году Аракчеев безвыездно находился в Грузино и занимался его обустройством. На деятельности графа в своем имении остановимся подробнее. "Селение сие было самое безобразное, а при том чрезвычайно стесненное. Все жители помещались на одной только части горы, а потому не имели ни пространных дворов для  скотоводства, ни огородов, для произрастания овощей, ни чистых улиц для удобного прохождения, но среди лета всегдашняя грязь и нечистота в Грузине", - писал первый историк Грузина священник Федор Малиновский.

Свои преобразования А. А. Аракчеев начал с того, что переселил жителей в другое более удобное место. Для крестьян построили новые дома, крытые тесом, а иногда и железом, выкрашенные краской, со стеклами в окнах. Стоимость домов была не слишком высокая, и потому крестьяне могли расплатиться со своим помещиком. Тем же, кто все-таки не мог во время этого сделать, Аракчеев, как правило, продлял срок выплаты, ссужал им в долг деньги, а наиболее бедным крестьянам, в конце концов, долги прощал. В соответствии с написанными им "Правилами хозяевам о содержании домов" крестьяне должны были следить за поддержанием дома и прилегающей территории в чистоте и порядке. В этом случае дом оставался ему навечно. Ленивых крестьян он переводил в отдалённые деревни, выплачивая им деньги за дом. Чаще всего крестьянин мог на эти деньги купить в новой деревне дом, так как в них они стоили дешевле, чем в Грузино. Следующей заботой А. А. Аракчеева были дороги. Позднее, в 1804 году "лежащая через оное село к Тихвину дорога с обеих сторон окопана двойными каналами, вынутою землею возвышена и просажена березовым просадом". Такие же хорошие дороги были проложены и ко всем другим деревням, а в 1818 году им было построено прямое шоссе от Чудова до Грузина. При устройстве своей вотчины Аракчеев сразу же приступил к увеличению количества пашенной земли, вырубая плохие леса, осушая болотистые земли. Позаботился он и о выделении крестьянам сенокосных угодий. Для того чтобы улучшить положение своих крестьян, Аракчеев стал поощрять их к покупке скота, причём делал это различными способами, в том числе и оригинальными. Бедным крестьянам он ссужал деньги на покупку коров и лошадей, если те не могли отдать их в срок, часто продлял его, а иногда и прощал долги. Оригинальным косвенным способом поощрения разведения скота явилось его "Положение о напитках". Согласно этому положению крестьянам  разрешалось покупать вина по 1\4 штофа на каждую корову, а к свадьбе - по полуштофу. Об успехах Аракчеева в развитии скотоводства может служить показатель числа скота в его вотчине. На 1-е января 1826 года в вотчине насчитывалось 1469 лошадей, 5055 коров и 2780 овец.

Помогал А. А. Аракчеев своим крестьянам и в моменты стихийных бедствий. Так, 3 мая 1805 года сгорело дотла село Оскуй, а вместе с ним и деревянная церковь Рождества Богородицы. Убытки были велики. Аракчеев выдал оскуйским крестьянам денег в долг на стройку новых домов, купил на свои деньги муку и хлеб и раздал их. Многим крестьянам он долги потом простил. А в 1811 году на месте сгоревшей деревянной церкви построил на свои деньги новую каменную, установил вокруг нее красивую металлическую ограду. Весной 1807 года на Волхове был необычайно высокий весенний паводок. Все селения в вотчине, кроме села Оскуй и деревень Лисино, Озерово и Завижа, а также пашни и сенокосы оказались в воде. Размыло скотомогильники, и трупы животных плавали по воде. Людей умерло немного, но падеж скота был большой. И в этом случае Аракчеев взял убытки крестьян на себя. Он покупал хлеб барками и продавал нуждающимся крестьянам по низкой цене. Уплату денег он разрешил произвести через три года, от которой  многие бедные  крестьяне были освобождены. Всего им было куплено и роздано 5050 кулей хлеба. Граф купил и раздал свыше 200 коров и 100 лошадей с отдачей денег на тех же условиях.

В качестве еще одного примера старания А. А. Аракчеева подтянуть бедных крестьян к уровню жизни более богатых можно привести его "Правила о свадьбах". Один из пунктов "Правил" гласил: " для общей пользы крестьянского состояния стараться свадьбы соглашать, дабы богатые невесты выходили замуж в бедные семейства, а женихи богатых семейств брали бы дочерей из бедных...". Граф прекрасно понимал, что волей-неволей, а богатые семьи будут всячески стараться помочь и бедным, чтобы детям их жилось лучше. Другой пункт предписывал "докладывать графу о девках глупых и дурного поведения, дабы оных не выдавать замуж, в особенности в бедные семейства или в одинокие, где ей приходится занимать место хозяйки". А старшинам деревень Аракчеев наказывал смотреть, чтобы на свадьбах в бедных семействах "не было бы ничего излишнего и чтобы не платили дорого церковникам за свадьбу, дабы оным самым не подвергать оное семейство ещё большей бедности". Трудно не согласиться с разумностью этих "Правил".

Случившаяся в 1804 году в Грузине вспышка оспы, унесшая жизнь не одного человека, побудила графа обратить внимание на состояние здоровья своих крестьян. Он принял к себе на службу лекаря, построил госпиталь и аптеку. Крестьяне его вотчины лечились в госпитале бесплатно, им бесплатно выдавались в аптеке лекарства. В обязанности лекаря входили регулярные объезды деревень и лечение неопасно больных крестьян на дому. Начиная с 1804 года всем детям в вотчине делались бесплатно прививки против оспы. В течение 10 лет оспенные прививки были сделаны 1387 детям. Когда в январе 1821 года в вотчине умерло 7 человек, Аракчеев сделал такое замечание лекарю Ягодинскому: "много умерших, что не делает чести доктору".

Хотелось бы обратить внимание еще на один факт. За весь 1825 год, самый тяжелый для Алексея Андреевича Аракчеева, когда была убита его любовница Настасья Минкина и умер его покровитель император Александр I, согласно отчету Ягодинского, в госпитале находилось на излечении "с ранами после наказания" два, подчеркиваю - два человека. Судя по историческим источникам, Аракчеев без вины, просто так, никого не наказывал. Случавшиеся в волости неурожаи побудили Аракчеева завести в Грузине запасные хлебные магазины: мирской и господский, пожертвовав на закупку хлеба в них свои деньги, и завести общественную запашку. Крестьяне часто пользовались услугами этих магазинов. Часто в записях по отчётам магазинов встречаются пометки А. А. Аракчеева о прощении крестьянам зернового долга.

Еще одним полезным новшеством, введенным Аракчеевым для облегчения жизни крестьян, явилось учреждение им в июне 1820 года мирского заемного банка. На его заведение Аракчеев пожертвовал 10 тысяч рублей ассигнациями. Впоследствии крестьяне долго и с благодарностью вспоминали это учреждение. Но крестьяне и дворовые люди могли не только брать деньги из банка, но и хранить свои в нем, получая с них годовые проценты. На содержание госпиталя А. А. Аракчеев ежегодно расходовал 18 тысяч рублей. Оборот банка составлял внушительную сумму - свыше 200 тысяч рублей.

У Аракчеева в Грузине был составлен из своих дворовых людей хороший оркестр. На покупку инструментов для которого он затратил свыше 4-х тысяч рублей. Музыке графских людей обучали известные капельмейстеры. Крестьянин из деревни Хотилово Иван Семенов обладал хорошими способностями в рисовании и архитектуре. Узнав об этом, Аракчеев отдал его учиться в Санкт-Петербург в Академию Художеств, которую Семенов закончил с серебряной медалью. Затем он стал дворовым архитектором Аракчеева, что, впрочем, не спасало его иной раз от наказаний графа. Благодаря тяжелому труду не только крепостных людей, но и самого хозяина, Грузино в кратчайшее время было превращено в одну из красивейших в России помещичьих усадеб. И можно, наверное, согласиться с писателем Н.Полевым, который писал, что "простой русский народ относится к его памяти гораздо мягче и человечнее, нежели большинство представителей интеллигенции". Граф Аракчеев был глубоко верующим человеком. При устройстве своего имения от 5-го мая 1805 года вместо старой деревянной церкви заложил новую большую каменную. Строилась она очень быстро и уже 20-го сентября 1806 года была освящена протоиреем Санкт-Петербургского Сергиевского собора Петром Томилиным. Церковь была в плане квадратной со сторонами в 21,3 метра, имела 6-ти колонные портики  на западной и восточной сторонах и массивный купол. В храме имелось три придела: главный был посвящен апостолу Андрею Первозванному. Его украшали Царские серебряные врата и богатый иконостас, золочение которого было закончено 12-го августа 1807 года. По обилию декора и красоте отделки он превосходил иконостасы многих столичных церквей. Иконы для него написал известный столичный художник А. Е. Егоров. Левый предел был освящён в честь апостолов Петра и Павла, правый - в честь святителей Петра, Алексея и Ионы.

Аракчеев не жалел денег на устройство церкви и оснащение ее всем необходимым для отправления служб. В апреле 1811 года он отправляет императору Александру I следующее прошение: "Всемилостивейший Государь! Новгородской губернии и уезда в вотчине под названием село Грузино сооружена мною каменная церковь во имя святого Апостола Андрея Первозванного и снабжена всею утварью... Осмеливаюсь испросить величайшее дозволение... церковь самую как двух причетную, отныне повелеть именовать Грузинским Собором и причислить сей собор ко второклассным церквам". Определение Грузинскому храму быть собором последовало 4-го июня 1811 года при новгородском митрополите Амвросиев присутствии члена Правительствующего Синода архиепископа Рязанского и Зарайского Феофилакта. А 26-го марта 1825 года митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Серафим разрешил служить в Андреевском соборе литургию в праздничные и воскресные дни при открытых Царских вратах. Таким образом, графу Аракчееву удалось добиться невероятного: в России это был единственный собор в помещичьей усадьбе. Кроме уже упоминавшегося великолепного иконостаса в соборе находился выносной кипарисный крест, обложенный серебром. На правом столбе предалтарной арки располагался большой храмовый образ апостола Андрея Первозванного, на котором он был изображён во весь рост и в "чудесах". Покрывала его серебряная риза весом 12 футов 48 золотников, с позолоченным средником. В приделе находилась и родовая икона графа Аракчеева с 5-ю святыми, имена которых носили члены аракчеевской семьи: апостол Андрей, праведная Елизавета, святитель Петр митрополит Московский, мученица Анастасия и святитель Алексей. На левом столбе предалтарной арки висела большая старинная икона Покрова Божией Матери в серебряной ризе. Там же лежала на аналое ещё одна маленькая икона Андрея Первозванного превосходного письма 17-го века, заключенная в массивную рамку из позолоченной бронзы. На ней было изображено посещение апостолом Грузина и водружение здесь жезла. Имелась и другая икона апостола Андрея, которую поднесли Аракчееву грузинские крестьяне, как своему помещику при пожаловании ему вотчины 21-го декабря 1796 года. Иконостас правого придела был двух ярусный, простой столярной работы, но составлен из икон 17-го века. Оклад для иконостаса выполнил мастер Помо, употребив на него более 1-го пуда серебра. У клироса был установлен памятник офицерам и воинам полка графа Аракчеева, погибшим в сражениях 1812-1824 годов, изготовленный в 1816 году по рисунку Тома до Томана при участии Крылова. Левый придел имел оригинальный иконостас в виде римского круглого храма с 10-ю колонами. Между двух колон находились царские врата в виде большого креста с распятием и предстоящими. По обе стороны пред алтарной арки были помещены храмовые иконы апостолов Петра и Павла. В этом приделе стоял памятник императору Павлу 1-му, у подножия которого Аракчеев похоронил в 1825 году Настасью Минкину. На столбе рядом с памятником была сделана золотом надпись: "Сердце чисто и дух прав пред тобою". Под этим же памятником был похоронен и Аракчеев. Ещё при жизни им была заказана для себя надгробная плита с надписью: "Да пребудет и прах мой у подножия изображения твоего. На сем месте похоронен русский новгородский дворянин граф Алексей Андреевич Аракчеев.

Родился 1769 года сентября 23-го дня, умер 1834 апреля д.", (день смерти на плите так и не был выбит). В прошении императору Александру I граф выразил желание, чтобы каждый год 29-го июня в Грузине отмечался Петров день. Он внес 10 тысяч рублей в новгородский приказ общественного призрения с правом получать ежегодно с этой суммы проценты, составляющие 500 рублей, с условием, чтобы каждый год в Грузино к 29-му июня приезжал новгородский архиерей со свитой и в сослужении священников Андреевского собора, Оскуйской и Чудовской церквей совершал торжественное богослужение. В этот же день в соборе торжественно  раздавались 500 рублей от имени графа Аракчеева: двум лучшим крестьянам вотчины по 200 рублей каждому и 100 рублей девушке примерного поведения, выходящей в следующее за Петровым днём воскресенье замуж.

Сторонник строжайшего порядка, Аракчеев и в отношении церковных служб не делал исключения. Им каждый год расписывался, например, "Церемониал на Святую Пасху". Так "Церемониал" представлял своего рода сценарий проведения Пасхи. Согласно ему в 12 часов ночи производился выстрел из пушки (в Грузине была батарея из 4-х орудий), после чего музыканты на музыкантской башне играли три мелодии. В половине первого ночи делался второй пушечный выстрел, а в час-третий. В это время от дворца до собора в два ряда выставлялись плошки. После 3-го выстрела начинался благовест к службе, продолжавшейся два часа. В половине второго ночи полагалось зажигать плошки и фонари у дворца и при входе в собор. Певчие должны были собраться в соборе к двум часам по полуночи, в это же время в соборе зажигались свечи в люстрах. "После обходу Крестов кругом Собора, когда запоют "Христос воскресе" священники, то начать пальбу из пушек и произвесть 20 выстрелов". После литургии вновь производилось 24 пушечных выстрела. Граф расходовал на содержание собора много средств, в отдельные годы сумма достигала 17 тысяч рублей.

Один из эпизодов этой службы Аракчеева государю и Отечеству пагубнее всего сказался на его облике в глазах современников и потомков. Речь идет о преобразовании армии, а точнее - о создании военных поселений. В глазах императора это мероприятие было не менее, а судя по тому, что устройство их было поручено лично Аракчееву, - возможно, и более важно, чем все другие государственные реформы. Учреждение поселений было ответом на вопрос, возникший еще перед Петром I и в нерешенном виде перешедший к его наследникам: как содержать регулярную армию в мирное время без убытка для государственной казны? Павел I в 1770-е гг., в бытность цесаревичем, обдумывал проекты размещения армии на постоянных квартирах, где солдаты жили бы вместе со своими семействами, а их дети со временем заменяли бы отцов в строю. Но за свое недолгое царствование Павел не успел осуществить эти замыслы, и к началу XIX в. принципы комплектования, содержания и расположения армии оставались прежними: рекрутские наборы, при которых солдаты на долгое время отрывались от родных домов; частые переводы полков с одного места на другое; квартирование офицеров и солдат по обывательским домам. Строительство военных городков и поселение в них солдат вместе с их семьями решало бы задачи профессиональной подготовки; совмещение солдатами воинской службы с крестьянским трудом отменяло бы проблему обеспечения армии провиантом; по мере расширения числа военных поселений можно было бы постепенно сократить разорительные для крестьян рекрутские наборы, а затем и вовсе избавиться от них - такова была логика Александра I.

Первый опыт преобразования состоялся вскоре после административной реформы Сперанского - высочайший указ от 9 ноября 1810 г. предписывал переселить в Новороссию государственных крестьян нескольких деревень Климовичского уезда Могилевской губернии и в этих деревнях разместить запасной батальон Елецкого мушкетерского полка. В 1811 году мужиков выселили, батальон разместили, но завершить эксперимент не удалось - следующим летом началась Отечественная война.

После победы Александр I вернулся к своей идее, несколько видоизменив ее. Могилевский опыт показал, что переселение крестьян в новые губернии - слишком дорогостоящее для казны дело. Поэтому решено было помещать солдат не вместо крестьян, а вместе с ними, формируя из мужиков новые военные части. В 1816 г. на землях государственных крестьян Новгородской губернии была поселена 1-я гренадерская дивизия, в 1817-м в Херсонской и Слободско-Украинской губерниях - 3-я Украинская и Бугская дивизии. Непосредственное начальство над украинскими поселениями император поручил генералу И.О. Витту, над новгородскими - Аракчееву, который, впрочем, по должности председателя Военного департамента Государственного совета и по личной просьбе монарха курировал организацию и ход всего дела. В 1821 году военно-поселенческие части были объединены в Отдельный корпус под общим командованием Аракчеева, учрежден штаб этого корпуса и Совет "главного над военными поселениями начальника" (т.е. Аракчеева). К 1825 году на военно-поселенческий режим было переведено около 150 тысяч солдат и 375 тысяч государственных крестьян; новые поселения были организованы в Петербургской и Могилевской губерниях.

Александру I, размышлявшему о поселениях, "рисовались в будущем идиллии Геснера, садики и овечки": Аракчеев демонстрировал императору и овечек, и садики, а тот, периодически осматривая поселения, оставался крайне доволен эстетическим порядком: стройными линиями связей (так назывались типовые дома на две семьи), четким режимом опрятных поселян (подъем - по гонгу, строевая служба - по гонгу, полевые работы - по гонгу, дойка коров - по гонгу и т. д.), чисто выметенными улицами, ровными дорогами, осушенными болотами, новыми мостами. Поселяне классифицировались по различным признакам: по оседлости различались коренные жители и поселенные солдаты, по возрастам - инвалиды, солдаты и кантонисты. Каждый разряд имел свое обмундирование; форма шилась и для детей, которых еще малолетними зачисляли в кантонисты и впоследствии обучали в специальных школах (женщины должны были каждый год прибавлять к новой породе людей по мальчику, а если рождалась девочка, - платить штраф). Духовные лица также были облачены по уставу военных поселений: "благочинные и старшие священники имели обязательно форменные рясы темно-зеленого сукна с красным подбоем, а рядовые священники и диаконы - рясы такого же сукна, но с голубым подбоем, причетники носили такие же подрясники, и волосы у них должны были быть заплетены в косу с голубой лентой".

Несомненно, Аракчеев обладал поистине колоссальной волей и работоспособностью, если под его руководством химерической идее императора за столь непродолжительное время удалось придать видимость реализации. Современников поражали масштаб и волшебная скорость изменений, которые происходили в Новгородской губернии, расположенной между двумя столицами и потому находившейся на виду: "Поселения удивительны во многих отношениях. Там, где за восемь лет были непроходимые болота, видишь сады и города". Административный почерк Аракчеева без труда читался в методах реализации проекта, и современники вполне обоснованно связывали устройство поселений с его именем, хотя инициатива здесь принадлежала императору, а сам граф неизменно подчеркивал, что он лишь беспрекословный исполнитель монаршей воли; чрезмерную жестокость, сопровождавшую введение поселений, он с характерной язвительностью объяснял излишним усердием своих подчиненных.

Негодование по поводу поселений было всеобщим, а обращенные в солдат новгородские крестьяне (они были в основном старообрядцами) не сомневались, что под видом графа ими и Россией управляет сам Сатана. Как бы то ни было, военные поселения оказались завершающим этапом демонизации Аракчеева, упрощения его образа до маски "мрачного идиота". Поэтому Николай I, даже не питая к графу личной неприязни, не мог без ущерба для собственной репутации оставить все так, как было при старшем брате, и потому уже 20 декабря 1825 года уволил Аракчеева от дел Государственного совета, Комитета министров и Собственной канцелярии, сохранив за ним лишь должность главноначальствуюшего над военными поселениями. За две недели сдав все дела, Аракчеев весной 1826 года уехал на лечение за границу. Отстранение было обставлено бесспорными знаками монаршего благоволения и признательности за совершенные труды: император пожаловал Аракчееву 50 000 рублей для лечения на карлсбадских водах, разрешил по-прежнему пользоваться яхтой, подарком покойного царя; после высочайших осмотров новгородских военных поселений (в конце апреля и середине июля 1826 года) граф получил два милостивых рескрипта. Вплоть до кончины он не выходил, в отставку и продолжал числиться в службе, оставаясь членом Государственного совета, сенатором, генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии, шефом полка своего имени и в качестве генерала от артиллерии командующим 2-й лейб-гвардейской артиллерийской бригадой.

Есть и другие мнения по поводу военных поселений. По исследованиям историка В. Папешина, вопреки распространенному мнению о голоде среди военных поселян, при жизни Александра 1-го и по его указу Аракчеев следил за тем, чтобы солдатам поселенных батальонов три раза в неделю, кроме великих православных постов, давали по полфунта мяса и чарке водки. Хотя конечно же труд их был очень тяжёл и изнурителен. Ведь им для увеличения пашенной земли приходилось вырубать и корчевать лес, осушать болота, строить мосты и дороги. Но зато до сих пор люди, живущие на правом берегу Волхова, пользуются результатами их труда.

Аракчеев предусмотрел столько льгот для военных поселян, что историк Щебальский в 1871 году писал: "Предупреждая социалистические теории нашего времени Аракчеев сделал всё человечески возможное для удовлетворения материальным потребностям людей и для благоустройства поселенной общины". И даже назвал графа "сановным коммунистом". Обходят вниманием  историки и факт добровольного вступления крестьян даже из отдаленных от Новгородской  губернии в военные поселения, причем зачастую целыми семействами. Один из офицеров, служивший в новгородском  военном поселении, вспоминал, что "солдаты любили его настолько, настолько не любили большинство поставленных им же над ними начальников".

К весне 1827 года Аракчеев возвратился в Грузино, где и жил практически безвыездно, совершая время от времени непродолжительные поездки в Бежецк и Курганы. 12 апреля 1834 г. А.С. Пушкин записал в дневнике фрагмент своей беседы со Сперанским, у которого он недавно обедал: "Я говорил ему о прекрасном начале царствования Александра: "Вы и Аракчеев, вы стоите в дверях противоположных этого царствования, как гении Зла и Блага". Стилистическое чутье позволило поэту выстроить это тонкое сравнение как скульптурную композицию, стержнем которой служат образы гениев, популярные в искусстве 1810-х гг. и вместе со всеми дополнительными смыслами безусловно внятные Сперанскому, чья молодость и ранняя зрелость пришлись как раз на расцвет ампира. В этом разговоре Пушкин оглядывался назад - в недалекое, но уже бесповоротно минувшее время, превратившееся в часть истории. Аракчеев, 19 ноября 1833 года установивший на площади перед собором в Грузине памятник Александру I, где гении Веры, Надежды и Милосердия возносили к небесам скульптурный бюст императора, доживал последние дни (он умер через полторы недели, 21 апреля) в своей собственной истории, где все акценты были расставлены так, как он считал нужным.

Однако, обдумывая прожитую жизнь, он понимал, что мнение, сложившееся о нем у современников, далеко от сколько-нибудь непредвзятого. Не мог Аракчеев не отдавать себе отчета и в том, что его деятельность теснейшим образом связана с царствованием Александра I, а значит, ученый, который возьмется за сочинение капитального труда об этой эпохе, обязательно остановится и на его личности. Надеясь на то, что "нелицемерный судия - грядущее время и потомство - изречет всему справедливый приговор", и желая стимулировать историков, Аракчеев в 1833 году внес в Заемный банк 50 тысяч рублей. Он предполагал, что по истечении 101 года со дня смерти Александра I три четверти капитала (который с накопившимися процентами должен был составить около полутора миллионов рублей) будут вручены в качестве награды автору исторического сочинения об императоре, признанного Академией наук лучшим; остальная четверть отводилась на издание этого труда и его переводы на ряд европейских языков. После 1917 года эти деньги были национализированы, и церемония присуждения аракчеевской премии 12(24) декабря 1926 года (в день рождения Александра I) не состоялась.

Рост интереса к личности Аракчеева наметился со второй половины 1980-х гг. в связи с пересмотром многих традиционных исторических представлений. Он продолжается и сейчас. Статьи о нем, в том числе с привлечением новых архивных материалов, стали появляться в специальных и популярных изданиях, вышли посвященные ему монографии. В целом можно сказать, что стандартная оценка фигуры и деятельности Аракчеева постепенно размывается; видимо, процесс выработки новых критериев и нетривиального взгляда на эту личность будет довольно долгим.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ А. А. АРАКЧЕЕВА.

Л Г Д

   ЕЖЕДНЕВНАЯ МОЛИТВА ГРАФА АРАКЧЕЕВА

ГОСПОДИ, БУДЬ МИЛОСЕРД К ТЕМ, КТО НЕНАВИДИТ МЕНЯ И ОСКОРБЛЯЕТ МЕНЯ. СДЕЛАЙ ТАК, ЧТОБЫ НИКТО ИЗ НИХ НЕ ПОСТРАДАЛ ИЗ-ЗА МЕНЯ НИ В ЭТОЙ ЖИЗНИ, НИ В БУДУЩЕЙ, НО ПОКАЖИ ИМ ТВОЕ МИЛОСЕРДИЕ И ДАРУЙ ИМ ПРОЦВЕТАНИЕ. МЫ ДОЛЖНЫ СОЗИДАТЬ И СОЗИДАТЬ, ИБО СОЗИДАНИЯ НАШИ СТАНОВЯТСЯ ПАМЯТНИКАМИ НАМ ПОСЛЕ НАШЕЙ СМЕРТИ. БЕЗ НИХ САМО НАШЕ ИМЯ ИСЧЕЗАЕТ, КОГДА МЫ УМИРАЕМ.